Академик И. И. Шмальгаузен.
Я должен прежде всего извиниться, что до сих пор не мог принять участия в сессии по состоянию здоровья. Мне,
собственно, и сейчас нельзя принимать участие и выступать. Но дело в том,
что мне было уделено столь значительное внимание, что мое молчание было бы,
вероятно, превратно истолковано. Поэтому я не могу не дать некоторые
объяснения по поводу тех обвинений, которые против меня выдвигались.
Первое и вместе с тем основное обвинение -- это обвинение в автогенезе.
Причем здесь указывалось, что я в этом отношении якобы не являюсь
продолжателем линии моего учителя академика Северцова. Северцов был,
очевидно, иного мнения, так как из многочисленных учеников он избрал меня
своим преемником. Очевидно, он считал, что именно я являюсь наиболее
последовательным его продолжателем.
В действительности я все время пытался стоять на позициях
материалистического объяснения эволюции, и с идеализмом, каких бы то ни было
вариаций, я последовательно боролся. Меня здесь пытались причислить к лагерю
генетиков и притом формальных генетиков. Для тех, кто не в курсе дела, я
должен сказать, что я вообще не генетик, а морфолог, эмбриолог, филогенетик.
Самое большое, что у меня некоторое отношение может иметь к генетике, -- это
работа по феногенетике расовых признаков у кур. Никакого иного отношения мои
работы к генетике не имели и не имеют, тем более мои работы не имеют
отношения к формальной генетике.
Я старался быть последовательным материалистом, и мне кажется, что это
выражено достаточно ясно во всех моих работах. Именно с этих позиций я
критиковал все те идеалистические взгляды, которые мне здесь приписывались.
В "Проблемах дарвинизма" на страницах с 194 по 208 вы найдете и критику
вейсманизма, и Де-Фриза, и формальной генетики, и взглядов Лотси, и теории
преадаптации. Многие из этих теорий, например теория преадаптации, в
Советском Союзе впервые были подвергнуты такой основательной критике именно
мною.
На чем же покоятся обвинения в автогенезе и, следовательно, идеализме?
Очевидно, это касается вопроса об источниках изменчивости. Вот что я
говорю об источниках изменчивости:
"Дарвин полагал, что источником неопределенных наследственных изменений
являются факторы внешней среды. Хотя генетики стояли обычно на позициях
автогенеза, факты, добытые ими самими, противоречат этим представлениям.
Попытки вызвать образование мутаций действием внешних агентов долгое
время оставались безуспешными. Однако, после введения достаточно надежных
методов для учета новых мутаций, американцу Меллеру, а затем и другим
исследователям, удалось получить таковые, сначала путем действия
рентгеновских лучей, а потом и применением других агентов --
ультрафиолетовых лучей, повышенной температуры, химических веществ. В
результате таких воздействий получались как хромосомные перестройки
различного рода, так и генные мутации. Однако результат всегда был таким же
"неопределенным", как и в природе. В экспериментальных условиях обычно
повторялись те же мутации, которые возникали и спонтанно в лабораторных (или
полевых) культурах. Это давало генетикам возможность толковать результаты
опытов как "ускорение" естественного процесса мутирования. Однако, учитывая
сложность строения и функций организма и историческую обоснованность его
реакций, мы должны согласиться с Дарвином, что специфика изменения всегда
определяется в гораздо большей степени индивидуальными особенностями самого
организма, его конституцией, чем характером внешнего воздействия. Поэтому
нас не должно удивлять, что при применении определенных факторов получаются
разные мутации и действием различных агентов получаются в общем те же
мутации, какие встречаются в природе.
Это не значит, что получение определенных мутаций совершенно
невозможно. Нужно думать, что в конце концов удастся получить специфические
наследственные изменения действием определенных факторов на точно известной
стадии развития данного организма (генотипа) при определенном его
физиологическом состоянии. Что и физиологическое состояние организма не
безразлично, показывают установленные факты значительного повышения числа
мутаций при старении семян..."
Далее я говорю, что "Не подлежит сомнению, что получение других более
тонких определенных наследственных изменений также возможно. Эти вопросы
стоят сейчас на очереди. Теоретически мы допускаем также возможность
параллельного изменения соматических и половых клеток на тех стадиях, когда
они еще не обладают специфической диференцировкой, -- именно в точках роста
у растений" ("Проблемы дарвинизма", стр. 220-221).
Из этого совершенно ясно, что я считаю, что источник изменчивости лежит
во внешней среде, но разумеется эта изменчивость, конечно, во
взаимоотношении организма и среды, причем специфика изменения определяется
больше организмом, чем средой ввиду сложности строения организма.
Мне ставят в вину, что я подчеркиваю неопределенность изменчивости
организма, но я говорю о неопределенности только новых изменений, а не
вообще неопределенности реакций.
В процессе эволюции, под творческим влиянием естественного отбора, они
преобразовываются в адаптивные изменения. Между прочим, мне было брошено
обвинение, что я искажаю Дарвина, давая другое определение неопределенной
изменчивости.
Прочту мое определение:
"Неопределенная изменчивость означает по Дарвину изменения, лишь
косвенно связанные с изменениями внешней среды. Он предполагает
существование реакций, осуществляемых через половую систему. Но это реакции
не прямые и, ввиду их сложности, пока не воспроизводимые по произволу.
Каждая особь реагирует по-своему. Специфика реакции определяется главным
образом индивидуальными свойствами данной особи. Эти изменения, как правило,
наследственны. Ясно, что это в основном те изменения, которые мы теперь
называем мутациями. Однако частично сюда входили и их комбинации и связанные
с ними неприспособительные модификации. В природном материале мы практически
всегда имеем дело с неопределенными индивидуальными различиями".
"Дарвиновские определения основных форм изменчивости являются наиболее
удачными из всех существующих определений, так как даже современное
определение модификаций и мутаций как ненаследственных и наследственных
изменений лишено достаточной ясности и давало повод для многих
недоразумений" ("Проблемы дарвинизма", стр. 210).
Мне приписывалось представление об эволюции, как идущей по потухающей
кривой соответственно представлениям Даниэля Роза и других буржуазных
теоретиков.
Прочту, что у меня написано по этому поводу. Последняя глава моей
работы "Факторы эволюции" специально посвящена вопросам о темпах эволюции. Я
дам выдержку из заключения:
"Палеонтология дает нам много материалов, показывающих действительное
наличие возрастающих темпов эволюции наиболее совершенных и активных
организмов любой геологической эпохи. Это касается, в особенности, темпов
эволюции отдельных прогрессивных филогенетических ветвей. Это справедливо,
однако, и для всего процесса эволюции в целом" (стр. 382).
Мне кажется, что я первый из дарвинистов отметил ускорение процесса
эволюции, а не ее затухание.
Между прочим, Презент приписал мне резервную адаптацию.
Никогда и нигде я не говорил и не мог говорить об этом, так как я
постоянно полемизировал с генетиками именно потому, что я считаю все мутации
вредными и, значит, не мог говорить об адаптивных мутациях и их накоплении в
резерве.
Я ввел понятие резерва наследственных изменений именно в противовес
представлению о генофонде. Если генофонд -- понятие статическое, то резерв
-- понятие динамическое. В резерве не только растрачивается наследственный
материал, а идет непрерывное накопление наследственных изменений. Я говорю в
"Факторах эволюции" (стр. 191-192 и далее) очень подробно о накоплении
резерва за счет мутирования, распространения мутаций, комбинирования их и
преобразования в сложные наследственные изменения. Особенно свободно
накопление наследственных изменений идет в условиях доместикации; значит, у
прирученных животных и культивируемых растений мы имеем максимальное
накопление наследственных изменений, что подробно у меня разбиралось в книге
"Организм как целое" (стр. 75-80).
Ценными я никогда не считал отдельные мутации. Я посвятил специальную
книгу вопросу о том, что организм эволюционирует как целое и только
изменения организации в целом могут быть полезны для обладателя этих
изменений. Отдельные, частичные изменения не могут быть полезны. Поэтому
любая мутация вредна и никогда я не мог говорить о выискивании отдельных
мутаций, и тем более рекомендовать это селекционерам. Я всегда говорил о
сложных мутационных изменениях. Зачитаю некоторые цитаты, чтобы это было
совершенно ясно.
"Проблемы дарвинизма", стр. 223: "В этой связи мы должны также обратить
особое внимание на то обстоятельство, что в природных условиях естественный
отбор никогда не имеет дела с отдельными мутациями".
На следующей странице: "Если все мутации, взятые в отдельности, как
правило, вредны, т. е. связаны с нарушением установившихся соотношений, то
это ясно показывает, что ни одна мутация сама по себе не является этапом на
пути эволюции. Процесс эволюции ни в коем случае нельзя себе представлять
(как это делают защитники мутационной теории) результатом простого
суммирования мутаций. Каждая мутация подлежит сначала известному
преобразованию и комбинированию под руководящим влиянием естественного
отбора" (стр. 224). И, наконец, как выводы этой главы: "Естественный отбор
имеет всегда достаточное поле для проявления своего действия. Обычно нет
речи о недостаточности материала в виде наследственных изменений, т. е.
мутаций. Однако, подчеркнем еще раз, что в процессе накопления последних они
подвергаются переработке. Комбинирование в процессе скрещивания и отбор
наиболее благоприятных комбинаций в потомстве приводят к тому, что каждая
особь отличается от другой весьма многими индивидуальными особенностями.
Естественный отбор и имеет всегда дело с индивидуальными вариациями, т.
е. с различиями, развивающимися на разнообразной и всегда очень сложной
основе. Не последнюю роль в этом разнообразии играют и ненаследственные
изменения, т. е. модификации" (стр. 230).
Наконец, последнее обвинение из основных. Обвинение в обезоруживании
практики. Уже из предыдущего видно, что это обвинение неосновательно. Мне
приписывается, будто я говорю о том, что "бурное на заре культуры
породообразование постепенно угасает". У меня ни в одной книге, ни в одной
статье, ни в одном докладе этого нет. Я никогда этого не утверждал.
Единственная фраза, которая здесь частично цитировалась, говорит о другом
("Факторы эволюции, стр. 214-215):
"...и породообразование домашних животных и сортообразование
культивируемых растений произошло с такой исключительной скоростью,
очевидно, главным образом за счет накопленного ранее резерва изменчивости.
Дальнейшая строго направленная селекция идет уже медленнее". -- На этом
цитата обрывалась. А в книге имеется следующее продолжение: "хотя
возможность выявления более мутабильных линий, а также гибридизации и
влияния внешних воздействий позволяют и здесь рассчитывать на гораздо
большие скорости и не ставят в этом смысле никаких ограничений (за
исключением физиологически допустимых пределов)".
Значит, во-первых, нет речи о породообразовании на заре культуры. Это
происходит в любое время. Вспомните селекцию сахарной свеклы на
сахаристость, которая началась только в прошлом столетии, а вовсе не на заре
культуры. Она очень быстро привела к пределу. Бороться с пределом, если это
не физиологический предел, можно, и я определенно указываю на средства
повышения изменчивости -- гибридизацию и воздействие внешними факторами, т.
е. по существу те же методы, которые применял и Мичурин.
Последнее обвинение -- почему я не говорю о Мичурине, не говорю о
других достижениях наших селекционеров. Очень просто, потому что книга
"Факторы эволюции" совершенно не посвящена этим вопросам. Если бы я думал
посвятить, -- может быть я это и сделаю, -- книгу вопросам овладения
изменчивостью и эволюцией, то это была бы, во всяком случае, большая книга,
чем эта. Это специальная задача. Здесь я себя ограничил рассмотрением
факторов эволюции животных и растений и то только для обоснования теории
"стабилизирующего отбора". Поэтому в этой специальной монографии я и цитирую
другие работы.
В связи с этим у меня почти нет ссылок на работы до 1920 г. И на
классиков нет ссылок. Я беру материал, который был мне нужен для обоснования
теории стабилизирующего отбора, и больше ничего.
Одновременно с этой книгой издана и другая книга "Проблемы дарвинизма".
Неужели же я должен был в одной книге повторять то, что написано в другой.
Здесь вы найдете ссылки и на Тимирязева, и на Мичурина. Посмотрим в
"Проблемах дарвинизма" стр. 172-174, 238-240, -- здесь изложены основные,
действительно замечательные достижения Мичурина. Я посвящаю достаточно места
и достижениям академика Лысенко, академика Цицина и других советских
селекционеров. А о Тимирязеве у меня еще больше ссылок. Так что я не
игнорирую наших классиков. Надо учитывать, что это специальная монография,
которая имеет подзаголовок: "Теория стабилизирующего отбора". И это не есть
сводка. Я вовсе не свожу даже современный материал. Это есть тот материал,
который нужен для обоснования теории стабилизирующего отбора, и больше
ничего.
Мне кажется, основные упреки по моему адресу я отметил. Разве еще одно
только замечание.
Презент упрекал меня в том, что я такое большое значение придаю
гибридизации. Казалось бы странным, что гибридизации большое значение
придавал и Мичурин. Но, оказывается, я будто бы ставлю это обязательным
условием существования эволюции.
Я не настолько безграмотен, чтобы не знать, что у бактерий, например,
нет полового процесса, а они эволюционируют. Я отмечаю прошлое значение
полового процесса и скрещивания в эволюции организмов, особенно у высших. Но
это не значит, что это необходимое условие новой эволюции. Наследственные
изменения появляются независимо от гибридизации. Между тем Презент делает
вывод, что я будто бы придаю гибридизации такое же значение, что и теории
амфимиксиса Вейсмана, что я -- вейсманист. Теория амфимиксиса Вейсмана
полагала, что скрещивание -- источник изменчивости. Я это категорически
отрицаю. Я говорю о внешних факторах как источнике изменчивости, а
скрещивание рассматриваю как средство, позволяющее быстрей комбинировать и
синтезировать выражения отдельных мутаций. Это -- другое дело. Ясно, что мои
представления не имеют ничего общего с теорией амфимиксиса. На этом
разрешите закончить свои пояснения по поводу замечаний, высказанных здесь по
моему адресу.
Академик П. П. Лобанов. Слово имеет кандидат сельскохозяйственных наук
И. Н. Симонов.
|
